Зарубежная классика

А вот жарко мне.

Мексиканские страсти -- только по-человечески. Невероятная настоящесть Хемингуэя.

Собрался сказать несколько слов о Хемингуэе. А потом подумал: да что я скажу? Я совсем немного его читал. «Фиеста». «Старик и море», конечно. «Острова в океане», «Иметь и не иметь». «Убийцы», «Непобежденный». Из «Прощай, оружие» -- первую треть. Что-то еще из рассказов.

Короче, дилетант. Не эстет, увы. Или – к счастью.

«Фиеста». Мужчина любит женщину, женщина любит его -- а самого главного между ними быть не может. Не повезло мужчине на войне. Ранили неудачно.

Может быть любовь без физического контакта, без обладания?

Он любит, она любит. Они пробовали, у них не получилось. Какие к черту друзья?! Ну да. Друзья.

И вот этим мощным, сладким, тягучим, проклятым и неумолимым влечением пропитано все. И это страшно. Изматывающе. Они делают больно друг другу. Они бьются, как мухи, влипшие в застывающий сахар. А все остальные -- не понимают, что эти нити протянуты насквозь. С кем бы она не спала -- нить к нему есть всегда. Нудный еврей? Фигня. Молодой красивый матадор? А вдруг?..

Она спала со всеми его друзьями.

А с ним...

Молодой красивый матадор тоже фигня.

Звенящая прозрачная нить. Из все еще горячего сахара. Когда плавишь его в ложке, потом накручиваешь на деревянную палочку -- и тянешь.

А еще в романе есть коррида. А еще -- строки про то, что бойцовых быков успокаивают волы. Гибнут порой. Но успокаивают. Чтобы быки не калечили друг друга перед боем. В тексте нет ни одной строчки,где бы герой проводил параллели между собой и этим эпизодом... но ведь эта параллель есть в романе! Блин, я чувствую. Все эти Хэмингуэевские пропуски, умолчания, пустоты -- это паузы.

Вол – миротворец по неволе.

Из каких передряг герой не вытаскивал свою женщину! Да нет, свою, пусть и – совершенно чужую.

В мире «Фиесты» светит солнце. А герои плавятся, как леденцы.

И еще через весь роман проходит предощущение чего-то страшного. Словно весь этот праздник, все это солнце, все это утомительно-усталое ничегониделание -- скоро обернется чем-то страшным. Вот, вот, вот сейчас... Нет. Вроде нарастало, но -- нет. Опять солнце, жара, томление, опять эти липкие леденцовые нити. Обманывает Хемингуэй. Где кровь, резня? Даже избиение нудным евреем молодого матадора происходит за кадром. А потом матадор выходит на арену – и убивает быка. Хотя до последнего момента у меня было ощущение, что матадор умрет. Не умер. Обманул Хэм.

Потом она бежит в Испанию с молодым матадором. Он едет куда-то еще. И вроде бы даже не вспоминает ее совершенно...

А потом -- телеграмма. И он, «не вспоминавший ее совершенно», в Мадриде. Ага. Ближний свет.

Потом они снова куда-то едут. И понимают, что так будет и дальше.

И я понимаю.

Не надо читать Хемингуэя как Большую литературу. Идите нафиг со своим эстетством. Его надо просто почувствовать. И все.