Зарубежная классика

Прочитав роман, по-другому начинаешь относиться к таким словам, как мужество и героизм, честность и человечность. В нем нет сюжета, невероятных поворотов, да и герои отрицают себя как героев. Чума, ее катастрофа, сотни смертей ежедневно становятся для Риэ, Тарру, Грана и многих других просто фактом — и одним из проявлений жизни. Если просто жить этой жизнью, бездумно купаясь в море или бездумно зашибая деньги днем, а по вечерам распивая вино, рискуешь нарваться на один из ее уроков. Умудренные же — опять же, жизнью — пожилые оранцы смутно догадываются, что люди чем-то провинились перед небом, и город теперь стал настоящим чистилищем.

Удивительный роман, ошарашивающий простотой ответов на сложные вопросы. Как остаться человеком, сжигая каждый день трупы зачумленных, как избежать горькой участи, как пережить разлуку? Как верить в бога, если ты видел агонию ребенка? Герои романа просто делают работу, взваленную на них чумой, вот и все. Они не задаются вопросами. У них нет на это сил. Персонажи "идут от противного" — они не могут иначе. Они каждый день видят смерть, фиксируют ее на бумагах, раз за разом посещают заболевших и отнимают их от родных, потому что кто-то должен это делать. Думается, что Риэ и добровольцы совершают подвиг, но автор отказывает им в этом: естественное решение честного человека — не быть в стороне.

Не быть жертвой, спастись, закрыв глаза на чужое несчастье, навариться на нем — не всем же быть честными — тоже многие хотят. Естественно. Они по другую сторону, они на стороне бедствия. Удивительно, но Коттара, одного из таких людей, не стремишься осудить, потому что никто из героев этого не делает. Как будто принимаешь незначительные заметки о вопиющей несправедливости как многогранность жизни, возможность других вариантов выбора... Никто не бросается восстанавливать права недоедающих, уравнивать ситуацию. Ее не уравнивает даже всеобщая обреченность одной и той же казни. Но это не трогает рассказчика, ведь его уже не трогает и сама смерть, которой удается всех уравнять лишь в самый последний момент...

Все проходит, и катастрофы тоже. Как долго будут помнить о чуме, вот вопрос. Забыть о ней, как о страшном сне, вполне естественно... Но кто-то разделит всеобщее счастье освобождения с простой, отделяющей от всех ликующих, мыслью, что "любая радость находится под угрозой", мыслью, которая делает такие светлые моменты по-настоящему ценными и живыми.