житейские истории

Года охладевшие

Вот она – отчаянная ностальжи по девяностым. Интернет пестрит старпёрскими картинками. Бойко расходятся билеты на «Супердискотеку 90-х» – там тебе и «Руки вверх!», и «Отпетые мошенники». Восемь бит снова вернулись в нашу жизнь, но уже в другом качестве. В общем, граждане активно рефлексируют, постепенно понимая, что эпитет «лихие» – гнусное изобретение пустых нулевых: из зависти к революционному и, в сущности, счастливому десятилетию. Понял это и Дмитрий Руденко – сорокалетний мужик, решивший рассказать миру о своей зеленой юности «на фоне грандиозных перемен, происходивших в то время в стране».

Я купился на обложку (низкий поклон художнику), а под обложкой мальчик учится в школе, затем поступает на экономфак МГУ, ездит то на картошку, то в заграничные поездки, попутно знакомясь с какими-то девицами. Автор умеет про все дело это рассказать, но до романиста ему далековато, поэтому дальше милых побасенок за жизнь дело не пошло.

А перемены тогда действительно были грандиозные. Настоящая революция свершилась: и открытие первого «Макдоналдса» на Пушкинской, и Борис Николаевич Ельцин, и проститутки на Тверской. Всё это Дмитрий Руденко краем глаза видел – в «Маке» даже покушал, что было особым шиком, – так что книга его обладает хотя бы мемуарной ценностью: вот откуда знать, что в 1990 году из каждого московского утюга играла Losing My Religion? А какая яркая деталь, да? Картина сразу приобретает желанный объем.

Потом я понял, что никакой революции не произошло. Выпускник экономфака Дима устроился в McKinsey. Его более номенклатурные сокурсники как были детьми солидных людей до распада Союза, так ими остались и после. А затем сами стали солидными – им спустя несколько лет пелевинские братья Деберсян предлагали Господа под стать. Все остались при своих.

Это, возможно, вообще последняя горячая ностальгия, привязанная не к личной, а всеобщей истории. Дальше ведь пришло совсем другое десятилетие – ничто, про которое никто не напишет.