Венедикт Ерофеев
Комментарий к книге Москва – Петушки
Рецензия на книгу Записки психопата
volgov
28 октября
<В дневнике несколько пустых страниц>
31 октября
Незаметно смиряюсь.
Раньше меня обнадеживала довольно странная вещь: мне почему-то казалось, что в пятьдесят седьмом году не может быть никакой осени...
Вчерашний день убедил-таки меня, что так оно и есть...
Я как будто задремал...
Проводил аплодисментами все происшедшее, а вызывать на бис не собираюсь...
Отсутствующую ножку стола замещает внушительная стопка орфографических словарей, собранных со всего общежития – реформа русского языка 1956 года превратила филологическую Библию в предмет сомнительной полезности. Столешница подёрнута плёнкой коричневатых разводов. На истёртом углу стоит бутылка, стакан (в котором больше, чем в бутылке), литровая банка – уже без огурцов, но с кедровыми орехами, выразительно плавающей петрушкой и окурками.
Поднять гранёный с целью не оставить ни капли, выпить. Выдохнув, погрузить пальцы в тёплый рассол, слизать вместе с прилипшей зеленушкой. С четвёртого раза зажечь спичку, после глубокой затяжки опустить на стол локти, обнаружить между ними записи. Окунув пустой мундштук в горькую ночь, узким концом писать себе.
Таким либо сколь угодно иным может представляться процесс создания «Записок психопата» Венедиктом Ерофеевым – студентом филфака МГУ во времена разоблачения культа личности, благодаря которой пролетарий-отец юнца шесть лет нежился в лагерях за антисоветчину.
Полёт в поиске своего места откладывается из-за наличия пустых людей, забирающих время, отламывающих куски воли к существованию. Всё происходит медленно и неправильно. Если взглянуть со стороны, так пишет жизнь человек навсегда одинокий, со всей искренностью бьющийся о нерушимую стену социального неприятия. Пишет поперёк допустимого. На прямо таки художественно отображённом срезе эпохи, душившей литературный прогресс нации, становится явственно очевидна узость культурной морали. Многие отчисления из институтов, частотные смены рода деятельности разнорабочего эрудита, восходящий к статусу святости надлежащий алкоголизм – всё это можно принять за свидетельства того, что полёт в поиске… под командованием личностного начала <…> и т.д. – проходит без пусть даже условной пользы. Это "своё место" попросту географически отсутствует на красной карте относительной нравственности поколения. Становишься хронически грустен и растерян, не успевая загородиться. Возможности для движения вперёд кончаются, бумага же не кончается никогда. Дневник как собеседник в себе.
Если в двадцать первом веке позволить себе представить советские пятидесятые, отбросить придуманные бездарностями ограничения, хотя бы проявить желание понять творчески трудолюбивого, однозначно одарённого человека, которому и двадцати нет, – получится оценить труды Ерофеева вполне.
Как рождённый поэтом общается не с настоящим или будущим, но со своими предшественниками и учителями, так Венедикт Васильевич, поэт-романтик в прозе незавидного бытия, обращается в своём монологе к нам, за шестьдесят лет выучившим все определения понятия «постмодернизм» и изобретающим новые его значения.
Я изымаю вселенную из-под ногтей своих.
© Olimpia Zagnoli
Ценить. В ожидании публикации новых глав жизни.
это невероятно! давно хотела познакомиться с этим автором.
для себя разделила книгу на 3 части/3 настроения: веселое начало, довольно тоскливая середина и держащая в постоянном напряжении третья часть. сопереживаешь ЛГ с первых страниц, и хочешь чтобы всё наладилось до последних.
к прочтению обязательно!