Лет десять назад я случайно узнал, что есть такой писатель Александр Етоев, хороший и по-хорошему же чудноватый. Я не заметил его в сборнике «Парикмахерские ребята» (там всех забивал заглавный Владимир Покровский), зато здорово повелся на повесть «Бегство в Египет» — сюрное переложение «Пяти похищенных монахов» Юрия Коваля. Принялся искать остальное, выписал в «Озоне» позорно сделанный (мгновенно расклеивающийся) двухтомник с автографом автора и слегка успокоился: остальное оказалось незначительным. Затем Етоева, который уже сделал карьеру книжного редактора, оценили приличные издательства, стали раскручивать сперва как малотиражного издевателя над соцпопартом, а потом и как дорогого детского автора. Так родился цикл про Улю Ляпину.
По существу издатель решил возродить жанр юмористической повести из «Мурзилки» не то из «Костра» — про приключения профессора Коромыслова и его внука Ермолая на необитаемом острове (был такой веселый советский ответ унылому польскому Томеку). Идея выглядела хорошо: общеприятен и полезен веселый рассказ о смышленой питерской девочке, которая расправляется с разнообразными хамами и вредителями на манер Пеппи Длинныйчулок, но без лишнего насилия. Издатель даже художника Беломлинского (с родственницей) ангажировал, фирменно «костерского». Но в последний момент издателя переклинило, и он засадил в демократический староленинградский проект 500-процентную рентабельность. Вероятно, цена 200-страничных книжек карманного формата была определена по формуле «1 страница — 1 рубль», тиражи осели на полках, а потом перекочевали на лотки распродаж.
«Полосатую зебру», за которую «Озон» до сих пор просит 186 рублей, я купил в «Ашане» за 40. И выяснил, что рисунки Беломлинских — лучшее, что есть в книжке. Которая в целом производит странное впечатление — будто ее писал не недооцененный автор странных историй, а пресытившийся классик, диктующий после обеда секретарю: «Про что мы еще не писали? Про курорт. Сочи, Крым, Анталия? Ну, давай про Крым. Пиши. Супердевочка Уля лежала на пляже. Там про море что-нибудь потом, про чаек добавим. Ладно, пока давай героев перечислим. Мальчик-хулиган – нет, пусть два мальчика, мальчик-супермен, бандит, нет, лучше два бандита, безумный профессор – о, пусть будет безумный профессор-олигарх, это свежо, такого еще не было. Так, пару эпизодических грубиянов надо, чтобы Уля им замечание сделала… О, в Крыму же татары живут – пусть будет еще мальчик-татарин. Ну и козу давай для комплекта. Сюжет попроще какой-нибудь, под комикс: профессор хочет зебру, ему подсовывают козу, из-за нее все дерутся и ставят друг другу шишки. Потом профессора разоблачают, а Уля идет на концерт ленинградского рока. Заодно и шансон этот крымский подденем. Нормуль, теперь отдыхаем, завтра я все додиктую».
«Зебра» страшно напоминает 10-ю часть какой-нибудь «Тети дяди Федора», которую предполагаемый Успенский выдавливал бы из себя из уважения к издательству, трудовой дисциплине и в связи со скорым возвращением кредита. Все эти факторы, конечно, применимы и к Етоеву — но от него такого халявного подхода я не ждал. Если, конечно, текст не писался на спор, предметом которого была невозможность написать нормальную детскую книжку за два дня.
Лет десять назад я случайно узнал, что есть такой писатель Александр Етоев, хороший и по-хорошему же чудноватый. Я не заметил его в сборнике «Парикмахерские ребята» (там всех забивал заглавный Владимир Покровский), зато здорово повелся на повесть «Бегство в Египет» — сюрное переложение «Пяти похищенных монахов» Юрия Коваля. Принялся искать остальное, выписал в «Озоне» позорно сделанный (мгновенно расклеивающийся) двухтомник с автографом автора и слегка успокоился: остальное оказалось незначительным. Затем Етоева, который уже сделал карьеру книжного редактора, оценили приличные издательства, стали раскручивать сперва как малотиражного издевателя над соцпопартом, а потом и как дорогого детского автора. Так родился цикл про Улю Ляпину.
По существу издатель решил возродить жанр юмористической повести из «Мурзилки» не то из «Костра» — про приключения профессора Коромыслова и его внука Ермолая на необитаемом острове (был такой веселый советский ответ унылому польскому Томеку). Идея выглядела хорошо: общеприятен и полезен веселый рассказ о смышленой питерской девочке, которая расправляется с разнообразными хамами и вредителями на манер Пеппи Длинныйчулок, но без лишнего насилия. Издатель даже художника Беломлинского (с родственницей) ангажировал, фирменно «костерского». Но в последний момент издателя переклинило, и он засадил в демократический староленинградский проект 500-процентную рентабельность. Вероятно, цена 200-страничных книжек карманного формата была определена по формуле «1 страница — 1 рубль», тиражи осели на полках, а потом перекочевали на лотки распродаж.
«Полосатую зебру», за которую «Озон» до сих пор просит 186 рублей, я купил в «Ашане» за 40. И выяснил, что рисунки Беломлинских — лучшее, что есть в книжке. Которая в целом производит странное впечатление — будто ее писал не недооцененный автор странных историй, а пресытившийся классик, диктующий после обеда секретарю: «Про что мы еще не писали? Про курорт. Сочи, Крым, Анталия? Ну, давай про Крым. Пиши. Супердевочка Уля лежала на пляже. Там про море что-нибудь потом, про чаек добавим. Ладно, пока давай героев перечислим. Мальчик-хулиган – нет, пусть два мальчика, мальчик-супермен, бандит, нет, лучше два бандита, безумный профессор – о, пусть будет безумный профессор-олигарх, это свежо, такого еще не было. Так, пару эпизодических грубиянов надо, чтобы Уля им замечание сделала… О, в Крыму же татары живут – пусть будет еще мальчик-татарин. Ну и козу давай для комплекта. Сюжет попроще какой-нибудь, под комикс: профессор хочет зебру, ему подсовывают козу, из-за нее все дерутся и ставят друг другу шишки. Потом профессора разоблачают, а Уля идет на концерт ленинградского рока. Заодно и шансон этот крымский подденем. Нормуль, теперь отдыхаем, завтра я все додиктую».
«Зебра» страшно напоминает 10-ю часть какой-нибудь «Тети дяди Федора», которую предполагаемый Успенский выдавливал бы из себя из уважения к издательству, трудовой дисциплине и в связи со скорым возвращением кредита. Все эти факторы, конечно, применимы и к Етоеву — но от него такого халявного подхода я не ждал. Если, конечно, текст не писался на спор, предметом которого была невозможность написать нормальную детскую книжку за два дня.
Себя не жалко, детей бы пожалели.