судьба человека

«Дом, в котором...» я взял в библиотеке. Бывают такие моменты, когда какая-то книга привлекает к себе внимание, даже стоя на переполненной полке. Такие книги или берешь из любопытства, а затем разочарованно ставишь на место, или наоборот, очарованный, уносишь почитать. К счастью, со мной случилось как раз второе. О самой книге я не знал ничего, кроме того факта, что на фантлабе ее много хвалили. «Что ж, — подумал я, — пришло время составить и свое мнение об этом романе».

Когда-то у многих критиков была проблема с определением жанровой принадлежности «Американских богов» Нила Геймана: роман сложно укладывался в рамки какого-то одного жанра, и с уверенностью можно было назвать только главный катализатор сюжета — поездки антагониста по Америке, эдакая road-book с мистико-мифолого-фентезийно-триллерными и прочими настроениями. В итоге «... Богов» обозвали альтернативной фантастикой и успокоились. Ситуация с «Домом...» в чем-то схожа, в чем-то противоположна. Роману тяжело определить какие-то прочные рамки, вместе с тем, все действие происходит в одном-единственном Доме. В результате критики окрестили книгу «магическим реализмом».

Если быть точным, то перед нами история последнего года существования Дома-интерната для детей с ограниченными возможностями здоровья, или попросту, для детей-инвалидов. Я редко читаю дома тексты, построенные на актуальных социальных проблемах, т.к. считаю, что отдых — это смена деятельности, а читая что-то, связанное со своей профессиональной деятельностью, не особо отдохнешь, да и синдром эмоционального выгорания недалеко. «Дом, в котором...» стал приятным исключением, книга действительно завораживает своей атмосферой, персонажами, сюжетом. И не делается здесь сильного акцента на инвалидность или сам интернат, все это просто антураж, средство выразительности и, в своем роде, тоже фантастическое допущение. Читал залпом, о чем слегка жалею, но думаю позднее приобрести роман для повторного, более вдумчивого прочтения.

Как я уже говорил, перед нами раскрывается последний год существования Дома. Поначалу все происходящее мы видим глазами инвалида-колясочника (в книге таких называют «колясники») с кличкой Курильщик. Вообще всех, кроме одного, персонажей книги мы будем знать исключительно под их кличками, не стоит удивляться, в подобных учреждениях такое далеко не редкость. Курильщика переводят из образцовой группы в группу с более негативной репутацией, и он начинает свой путь в познании «изнанки» Дома. Кроме этой главной линии, присутствуют еще интермедии (которые чаще интереснее основной истории) и дополнительные главы про других жильцов Дома. Впоследствии, правда, главы Курильщика отходят на второй план, и основное внимание сосредотачивается на Шакале и Сфинксе.

Персонажи книги все яркие, харизматичные, временами гротескные в демонстрации своей индивидуальности. Все они увечные, искалеченные и израненные, кто душевно, кто физически, однако при все при этом создается впечатление, что они не лишились чего-то придя в Дом, а наоборот — приобрели. Я хотел поначалу перечислить понравившихся персонажей и дать им краткую характеристику, но передумал, в конце концов, получилось бы слишком просто и обобщенно, а заодно и субъективно. Зачем же навязывать свою точку зрения? Лучше прочесть книгу самому, чтоб клички героев не были пустым звуком, а зазвучали как имена старых знакомых. Все действие книги заключено в отношениях между персонажами, отчасти даже они сами создают тот Дом, в котором живут.

С известной долей условности можно сказать, что примерное представление о романе «Дом, в котором...» можно получить, смешав «Сияние» Стивена Кинга (а точнее образ здания как живого существа, накопившего в себе сотни и тысячи человеческих эмоций и переживаний), «Повелителя мух» Уильяма Голдинга (детский социум в замкнутом пространстве) и дилогию японских боевиков «Вороны» (личная ассоциация). Еще припоминается близкая по тематике закрытого общества книга Леонида Габышева «Одлян, или воздух свободы», в котором речь идет о малолетних заключенных, однако в ней на первом месте реализм и идеи совершенно иные.

Книге добавляет очарования еще и тот факт, что в ней много отсылок на различные книги, фильмы и даже песни. То есть для полного понимания и лучшего восприятия необходим определенный культурный багаж. И как же приятно понимать, например, шутку насчет «Дня триффидов», хотя этот роман упомянули вообще мимолетом (и поверьте, это лишь одна из нескольких десятков, а то и сотен аллюзий в романе).

Без ложки дегтя, конечно, здесь тоже не обошлось. Книге очень мешает ее избыточность, вот сделать ее чуть покороче, и читалась бы махом, я на четвертый день книжного запоя уже начал уставать от Дома. А если бы читал дни напролет, наплевав на все дела, то к концу третьего дня наверняка бы заболел от истощения и болезненного расставания. И вот тут, кажется, я начинаю понимать автора в ее решении растянуть книгу на почти 1000 страниц: если уж мне, обычному читателю, тяжело заканчивать чтение и прощаться с персонажами, то какого же было Мариам Петросян, которая писала все это ради своего удовольствия?..

В итоге книга получилась просто восхитительной. Она сама как живое существо, и потому к ней надо прийти самому, и ни в коем случае не искать ее только лишь затем, чтоб прочитать ее, т.к. это модно или круто. Ее надо прочувствовать, т.к. она самый настоящий кусочек души писательницы и обращаться с ним необходимо бережно.

UPD. Спустя пару месяцев перечитал роман во второй раз и также залпом. Что ж, видимо скоро отправлюсь на третий круг, а пока добавлю в отзыв немного цитат:

Самая неприятная тишина там, где много людей молчат.

— Я красивый, — сказал урод и заплакал…

— А я урод, — сказал другой урод и засмеялся…

Некоторые живут как будто в порядке эксперимента.

«Тот, кто в этой жизни обидел осла, в следующей жизни сам станет ослом». Не говоря уже о коровах. Очень справедливая система. Вот только чем глубже вникаешь, тем интереснее: кого же в прошлой жизни обидел ты?

— Ладно, — сказал он. — Забудем того тебя, который живет в зеркале.

— По-твоему, это не я?

— Ты. Но не совсем. Это ты, искаженный собственным восприятием. В зеркалах мы все хуже, чем на самом деле, не замечал?

Иногда любопытство пересиливает моральные принципы...С вам такого не случалось?

Это ужасно, Курильщик. Когда твои вопросы глупее тебя. А когда они намного глупее, это еще ужаснее. Они как содержимое этой урны. Тебе не нравится ее запах, а мне не нравится запах мертвых слов. Ты ведь не стал бы вытряхивать на меня все эти вонючие окурки и плевки? Но ты засыпаешь меня гнилыми словами-пустышками, ни на секунду не задумываясь, приятно мне это или нет.

Я понимаю, каково это — не приручать, если ты любишь, когда любят тебя, если обретаешь младших братьев, за которых ты в ответе до конца своих дней, если превращаешься в чайку, пишешь незрячему любовные письма на стенах, письма, которые он никогда не прочтет. Если несмотря на твою уверенность в собственном уродстве кто-то умудряется влюбиться в тебя… если подбираешь бездомных собак и кошек и выпавших из гнезд птенцов, если разжигаешь костры для тех, кто вовсе об этом не просил…

Она смотрит на меня и тут же отводит взгляд. Потому что и я — один из тех, кто давно приручен. Счастье что не беспомощный, не безнадежно влюбленный, не нуждающийся в присмотре, отчасти передоверенный Русалке, может, даже сумевший чуть-чуть Рыжую перерасти, но все равно один из них, нас — тех, кто навеки под ее ободранным чаячьим крылом.

– Ты с этим парнем еще наплачешься, – предупредил я.

– Знаю, – сказал он. – Я знаю. Просто хочется, чтобы он полюбил этот мир. Хоть немного. Насколько это будет в моих силах.

Может, это было жестоко, потому что он уже ничего не мог изменить, даже если бы захотел, но я сказал:

– Он полюбит тебя. Только тебя. И ты для него будешь весь чертов мир.