Современная проза

«Бубны-козыри» / © 2001

Интересно, сколько рецензентов откликнутся на роман Орлова материалами с именно этим заголовком. Он чертовски напрашивается. Я долго убеждал себя, что называть так рецензию — последнее дело. Никогда не надо произносить очевидные реплики, иначе легко погрязнуть в банальностях.

Для разнообразия решил погрязнуть.

Предлагаю тезис: банальностей боится тот, кто уже и так в них сидит по самые уши. Например, Пушкин использовал глагольную рифму легко и естественно, причем банальными его стихи от этого не становились. Другой пример того же рода явил миру Владимир Орлов в «Бубновом валете».

Первый важный акцент: это роман о шестидесятых годах. Это история о том, как окончилась хрущевская «оттепель» для одного молодого журналиста, вариация расхожего сюжета о «шестидесятничестве», о том страшноватом времени, когда фраза «души прекрасные порывы» начала вдруг читаться как призыв к действию.

После «Бубнового валета» мне стало казаться, что русский роман о «шестидесятниках» обрел черты самостоятельного литературного направления — как, например, история американского Запада обрела завершенную форму в вестернах Зэйна Грея. Наверное, можно даже говорить о чертах классицизма: единство места обеспечено «железным занавесом» (и захочешь, а родные декорации не покинешь), единство времени установлено самой историей — 60-е годы, она же обусловила и доведенный до классической отточенности набор персонажных «масок»: диссидент, стукач, физик, лирик, майор с Лубянки, партийный функционер, наивный простак...

Великую роль «Бубнового валета» я вижу в том, что он демонстративно пренебрег канонами этого нового (то есть, уже скорее пожилого) жанра — и тем самым эти каноны выявил. Произошло это благодаря тому, что, будучи «романом о шестидесятых», «Валет» принадлежит также и к жанру «романа Орлова».

Второй важный акцент: это именно роман Орлова. Это тот самый строй прозы, который памятен ценителям «Альтиста Данилова» — неспешный, повествовательный, тщательный, полный удивительных оборотов, которые давно считались бы архаизмами, если бы их не использовал Орлов. Это тот самый «орловский» герой, который выглядит на двадцать пять-тридцать, а мыслит и разговаривает как бессмертный лет двухсот пятидесяти от роду.

Играя предуведомлениями для читателя, Орлов называет «Бубнового валета» то детективом, то романом историческим. Все это правда в той же степени, что и история «двухстолбового» домового Шеврикуки — то есть, от начала и до конца, но только для читателей, которые не считают окружающую их повседневность единственной и истинной картиной мира. Прочие тщетно будут искать в романе стремительный детективный сюжет и требовать, чтобы изложенные Орловым обстоятельства были подтверждены документами из архивов ЦК КПСС и КГБ. А это было бы затруднительно — ибо перед нами снова городская легенда.

Хотя в «Бубновом валете» нет домовых, джиннов и демонов на договоре, но останкинская Москва в нем та же, что и в «Альтисте» (и памятный пивной автомат на улице Королева тот же), только на этот раз показана она в чисто «человеческом» ракурсе. Впрочем, магически всесильные Управления есть и в этом мире, и Михаил Андреевич Суслов вполне справляется в нем с ролью Вельзевула. И отношения героя с этими высшими (с маленькой буквы) силами те же самые — не в силах победить их, он находит способ жить в обход их установлений, а временами даже ухитряется использовать против них их же собственную магию...

В этих легендах являются читателю мифологически безымянные фигуры, в которых легко узнаются герои мемуаров о том времени, да и авторы этих мемуаров тоже узнаются. Порой основательно вошедший в роман персонаж вдруг хитро подмигивает читателю — ну, узнай меня, вон сколько тебе автор намеков дал! И читатель с некоторой даже оторопью — «ах, как же я сразу-то не догадался!» — видит за прозрачной маской лицо, которое столько раз наблюдал на экране телевизора и в газетах... А кого-то автор даже за маской прятать не стал — как, например, создателя Чебурашки, который в этом романе еще не мэтр Эдуард Николаевич, а просто начинающий гений Эдик Успенский...

И, как и многие другие легенды, история «Бубнового валета» несет сконцентрированный в единый текст опыт нескольких поколений. Наблюдая за тем, в какие события вовлекает московское бурление героя романа, молодого и ничем не примечательного выпускника истфака МГУ Василия Куделина, «нетворческого» сотрудника редакции молодежной газеты, я, словно жилы, вынимал из текста романа эти послания. И (иначе и быть не могло, наверное), они могли бы сойти за банальность — если бы Орлов боялся банальностей. К счастью, он хорошо понимает, что писатель может прибавить к Десяти Заповедям лишь свой собственный талант, а потому не стесняется, слава богу, играть свои вариации на этот старый мотив.

Любой человек может стать мерзавцем только если он сам захочет стать им. Выбор же — стать или не стать — есть всегда. Внешние обстоятельства (тридцать серебреников) могут подталкивать к предательству, но решение — предавать или не предавать — он всегда принимает в одиночку.

Никто, кроме меня самого, мою совесть к стенке не поставит... Согласно канону, Иуда повесился сам.

Василий Куделин не был тузом или королем в раскладе. Бубновый валет — он валет и есть. Уязвимая средненькая карта. Только биты тузы, биты короли — не справились с внутренним подлым шепотком, рассыпались пеплом. Марьяжи распались... А бубновый валет как-то решил, что ему гнить незачем. Цельность натуры не позволила смяться. Не диссидент, не правозащитник, не герой — просто еще один человек из потока в московском метро. Человек, который раз и навсегда отказался становиться предателем.

Хотел бы я сказать — как большинство...

Я беру пульт и включаю НТВ. Останкинская история продолжается.