русские композиторы

Не могу передать, с каким душевным трепетом я принялась за чтение последней книги Джулиана Барнса "Шум времени"! Прежде всего потому, что Барнс - один из любимых моих авторов, большой писатель и мудрец. Три последние книги посвящены теме старения и смерти, осмыслению этих неизбежных стадий нашей жизни. Полной неожиданностью стало для меня появление романа о Дмитрии Шостаковиче!
Также, я очень ревностно слежу за тем, как поданы русские персонажи в произведениях зарубежных авторов. Все мы знаем, как "наши играют французскую жизнь"; имею сказать, что и они играют нашу ничуть не лучше. От такого гиганта, как Барнс, мастерски владеющего словом, всегда внимательного к первоисточникам, и в меру философичного невозможно ждать фальши. Её и намёка нет в этом романе.
Книга основана на многочисленных записях и самого Шостаковича, и на статьях, воспоминаниях и биографических исследованиях современников и критиков. Роман построен как триптих, открывающийся периодом 36-38 гг., до окончания Второй Мировой, периодом гонений и страха; затем следует часть о танце угодливости, который был вынужден плясать милостиво прощенный композитор. Последняя часть романа - размышления композитора во время спокойных лет оттепели, осмысление жизни в контексте истории страны, истории искусства...
Роман написан от лица автора, постоянно включающего несобственно-прямую речь Шостаковича. Следует отметить, что, будучи написанным не для русского читателя, роман содержит множество известных любому советскому интеллектуалу историй из жизни знаменитых людей искусства и их отношений с властью. Фокус в том, что удивительный дар Барнса ставит эти истории в ряд стройных рассуждений героя о главных вопросах: Музыка, Любовь, Жизнь. Тень Власти довлеет надо всем, и страшные анекдоты из сталинской эпохи ярко иллюстрируют для непросвещённых читателей, как это было - выходить ночью с чемоданчиком на лестничную площадку в ожидании ареста..."Считалось, что человек, уходящий из дома с чемоданчиком, вернётся. В отличие от человека, которого вытаскивают из постели в пижаме. Так это или не так - не важно. А важно другое: ты своим видом показываешь, что страха нет". Рассказ ведётся с обычным для Барнса мягким английским юмором, с той неуловимой иронией, которая присуща многим английским авторам, использующим богатейший язык. Тексты Барнса всегда напоминают Диккенса и Теккерея. "Тут лифт миновал третий этаж, четвёртый - и остановился перед ним. Он поднял с пола чемоданчик; дверцы открылись, и на площадку вышел незнакомец, насвистывая "Песню о встречном". Вид автора музыки прервал мелодию на середине фразы."
В книге ожидаемо много рассуждений о природе страха, о тирании и ее отношениях с теми, кто всегда над - с поэтами, писателями, музыкантами. "Советская власть всегда больше интересовалась не нотами, а словами: не зря же именно писатели, а не композиторы звались инженерами человеческих душ? Писателей громили на первой полосе, а композиторов на третьей. Это что-нибудь да значило: порой дистанция в две газетные полосы знаменовала границу между жизнью и смертью." "...Шекспир прямо говорит: тот, у кого нет музыки в душе, способен на грабеж, измену, хитрость, и верить такому нельзя. Потому-то тираны ненавидят музыку, как ни пытаются изображать иное. Впрочем, поэзию они ненавидят еще сильнее."
Барнс поставил биографию Шостаковича не просто в контекст советского кошмара, а дал говорящий и страшный образ отношений художника и с властью, и с коллегами. Безупречно высокая нота повествования рисует нам композитора par excellence, без ненужных гипотез и пространных размышлений. "Когда говорить правду стало невозможно (поскольку это каралось смертью), пришлось ее маскировать.<...> здесь маскировкой правды сделалась ирония. Потому что на нее слух тирана обычно не настроен." "Ирония где-то, в чём-то (надеялся он) дает возможность сохранить все ценное, даже в ту пору, когда шум времени гремит так, что вылетают оконные стекла."
Спокойный тон романа прекрасно отражает тишину ужаса, в котором живут его герои. Огромная удача автора в прекрасном переводе Елены Петровой.
Несколько цитат
"Ему запомнился концерт в городском парке Харькова. Его Первая симфония взбудоражила свору бродячих собак.<...> А теперь его музыка взбудоражила совсем другую свору. История повторилась дважды: первый раз в виде фарса, второй - в виде трагедии."
"Быть русским человеком - значит быть пессимистом; быть советским человеком - значит быть оптимистом. Поэтому выражение "Советская Россия" внутренне противоречиво. Власть этого никогда не понимала."
"В то время бытовали две фразы, одна вопросительная, другая утвердительная, от которых людей прошибал пот и даже у сильных мужчин начиналась медвежья болезнь. Вопрос был такой: "Сталин знает?" А утверждение, ещё более тревожное: "Сталин знает".
"Искусство принадлежит всем и никому в отдельности. Искусство принадлежит всем временам - и никакой конкретной эпохе. <...>Искусство - это шепот истории, различимый поверх шума времени."