кошки

Чтобы человеку попасть в мир кота, ему надо присесть на корточки. Высокий литературный стиль, где «смыкаются» и гардины, и уста, спрыгивает в «Днях Савелия» с подоконника исторического особняка в московский двор. К «нищим сугробикам», в кадр мобильных телефонов, в чьи-то жизни, проплывающие мимо, как «вещи на багажной ленте», и иногда подхватывающие с собой или вываливая прямо кому-то под ноги целый ворох надежд вперемешку с еле втиснутыми в чемодан носками.

Концентрированная возвышенность об руку с возвышенной насыщенностью каждой строки словно вышли из бальной залы прямиком на МКАД. Совершенно очумев от увиденного, как очень старый пиджак, как раз «успевший в третий раз войти в моду», они уворачиваются от машин в мигом промокших и порвавшихся бархатных башмачках, их стопы уже поранены, но от страха они не чувствуют боли. Каким-то чудом они еще живы. Возвышенность и насыщенность тут не стилизация и не прием, а голос автора, его глубоко личный регистр взаимодействия с окружающим миром.

Первые строчки книги отданы, впрочем, не Григорию Служителю, а одному из его первых рецензентов, так же мастерски прядущим свои романы из литературных традиций ушедших времен, – Евгению Водолазкину. И он задается вопросом, как же так получилось, что дебютант выпустил роман, не пустив ни одного полагающегося новичку «петуха». Отмечает ровный голос мастера. Предполагает влияние хорошей литературы, усвоенной в театральной деятельности: Григорий Служитель – актер.

В том, вероятно, и ответ: в этом романе при всем его изобилии и изощренности открывается не мир ремесленника, а мир внутренного устройства самого писателя, так уж, видимо, мастерски устроенного задолго до того, как писатель начал учить алфавит. Придумывать ничего не пришлось, только следовать закоулкам своей души. Истинная вершина здесь в созерцании – самом высоком кошачьем искусстве.

Кота Савелия автор нагрузил, кажется, всем багажом наблюдений и размышлений, накопившимся у него за 35 лет. Много это или мало? Мало для сказа кота Баяна. Но свою внутреннюю жизнь, Служитель, кажется, прожил и впрямь, как кот или пес, у которых день идет за семь. Бродячая жизнь уличного зверья как нельзя лучше позволяет пробежаться мягкими лапами по самым разношерстым мгновениям, иногда замирая, но чаще гонясь за тенями мыслей, которые оформляются все четче, равно как и нарастает в истории пестрота всех этих филигранных виньеток и ярких образов, рассыпавшихся под ноги порванными четками. Лишь бы не бисером.

Что смысл в любви. И нет его в том, чтобы рассказывать новые истории в мире, в котором этих историй слишком много, кроме того, что нет сил их не рассказать. Что путь каждого – отчаянная гонка за собой, своим предназначением и смыслом. Ну и иногда, конечно, за своим хвостом.