казачество

Роман “Тихий Дон” я отношу к разряду тех произведений, которые можно читать несколько раз. Только с большим перерывом всё же. Книга грустная всё-таки. О том тяжёлом и смутном времени, о братоубийственной войне – гражданской. О ломке строя, всего того, что давно “привычно и ясно”. Очень тяжело читать о ломке казацкого образа жизни, о закате “казацкой вольницы”. Вдвойне тяжелее, когда родные братья оказываются по разные стороны баррикад. Ради чего ? Каких-то непонятных им идей. И я бы сказал, что это больше похоже на ручей, реку. Какое течение кого подхватило. А там не спрашивают. И плывёшь так, как и все.

В общем тема очень актуальная в наше время. В свете происходящих событий.

Помимо интересного сюжета, автору очень удаются описания повседневной жизни людей (в данном случае донского казачества). Очень ярко описаны характеры – действующие лица выглядят живо и реалистично. Также строки книги буквально пропитаны любовью к родному краю автора, его природе. Когда при чтении книги мне попадались незнакомые названия растений и деревьев, я с интересом открывал интернет и узнавал, что они означают, какое растение или дерево. Так, например, я узнал какое растение называется “куга”. Оказывается на ставках и в нашей местности его полно. Вот никогда не задумывался, что это за тонкие зелёные трубочки-стебельки ? Ну растут да и растут. Или вот к примеру “белотал”. Что это ? А оказывается — это разновидность ивы или вербы. Еще интересно было разобраться с мастями лошадей. Гнедая, вороная, буланая. Что за казак без коня ?

Запомнился также юмор в романе. Вроде книга такая серьёзная, но в некоторых моментах я смеялся даже очень. Причём есть такие моменты, что называется на грани фола. К, примеру, в одном эпизоде казаки исполняют казацкую песню (это было по-моему при торжественном выходе казацкого полка на вокзал, перед отправкой на фронт). Кругом столпился народ, благородные девицы и барышни, в общем в основном представители высшего света – дворянства. И тут такие куплеты:

Девица красная, щуку я поймала,

Щуку я, щуку я поймала.

Девица красная, уху я варила,

Уху я, уху я, уху я варила.

Девица красная, сваху я кормила,

Сваху я, сваху я, сваху я кормила...

Я сначала прочитал и не обратил внимания. А потом в тексте – барышни начинали краснеть и прикрывать лица. Я снова перечитал текст казацкой песни. И наконец-то дошло…

А ещё был момент, когда малолетний сынишка Григория Мелехова спрашивает у своего дяди (Петра, старшего брата Григория) – Дядь, можно мне здесь сходить (мальчонка захотел по большому возле хаты). Петро ему отвечает – Нет, нельзя (а сам смеётся гад). Мальчик отбежал на пару шагов и вновь – А здесь можно ? Петро – и здесь нельзя. Мальчик опять сделал пару шагов – А здесь ? Петро опять – и здесь нельзя (и хохочет уже вовсю). Мальчик уже со слезами бежит к маме и жалуется, что из-за дядьки он наделал в штаны. Ну и тут выскакивает уже не помню, то ли Наталья, то ли мать Петра и накидывается с бранью на него, а он ржёт как конь.

Или ещё был такой момент. Пантелей Прокофьевич ехал на бричке с Дарьей (женой Петра). Ездили по-моему проведывать Петра на фронт. Ну и батя параллельно грабил чуть-чуть. В смысле, в тех хатах, где казаки ушли воевать на сторону красных, Пантелей Прокофьевич подбирал всё что может пригодиться – очень уж он был хозяйственным. То упряжь заберёт, то хомуты какие и ещё чего. А в одной избе он, несмотря на мольбу и слёзы хозяйки, выковырял чугунный котёл (далее прямой текст):

“Уехал он перед обедом. На бричке, набитой доверху, на узлах сидела, поджав тонкие губы, Дарья. Позади поверх всего лежал банный котел. Пантелей Прокофьевич вывернул его из плиты в бане, едва донес до брички и на укоряющее замечание Дарьи:

— Вы, батенька, и с г... не расстанетесь! — гневно ответил:

— Молчи, шалава! Буду я им котел оставлять! Из тебя хозяйка — как из Гришки-поганца!”

Посмеялся я тогда тоже !

Или вот ещё прямой текст (это когда Пантелей Прокофьевич скандалил с одной бабой из родного хутора):

“Завиднелись конец хутора, крыша астаховского куреня… Но тут-то, на первом перекрестке, случилось неладное: поросенок, бежавший через улицу, замешкался, попал под копыта лошадей, хрюкнул и откатился раздавленный, повизгивая, норовя приподнять переломленный хребет.

– Ах, черти тебя поднесли!.. – выругался Пантелей Прокофьевич, успев стегнуть кнутом раздавленного поросенка.

На беду принадлежал он Анютке, вдове Афоньки Озерова, – бабе злой и не в меру длинноязыкой. Она не замедлила выскочить на баз; накидывая платок, посыпала такими отборными ругательствами, что Пантелей Прокофьевич даже лошадей попридержал, повернулся назад:

– Замолчи, дура! Чего орешь! Заплатим за твоего шелудивого!..

– Нечистый дух!.. Чертяка!.. Сам ты шелудивый, кобель хромой!.. Вот к атаману тебя зараз!.. – горланила она, махая руками. – Я тебя, узду твою мать, научу, как сиротскую животину давить!..

Заело Пантелея Прокофьевича, крикнул, багровея:

– Халява!

– Турка проклятый!.. – с живостью отозвалась Озерова.

– Сука, сто чертов твоей матери! – повысил басок Пантелей Прокофьевич.

Но Анютка Озерова за словом в карман сроду не лазила.

– Чужбинник! Б… старый! Воряга! Борону чужую украл!.. По жалмеркам бегаешь!.. – зачастила она сорочьим голосом.

– Вот я тебя кнутом, псюрня!.. Заткни зевало!

Но тут Анютка такое загнула, что даже Пантелей Прокофьевич, – человек, поживший и повидавший на своем веку, – зарозовел от смущения и сразу взмок потом.

– Трогай!.. Чего связался? – сердито сказал Григорий, видя, что понемногу на улицу выходит народ и со вниманием прислушивается к случайному обмену мнениями между старым Мелеховым и честной вдовой Озеровой.

– Ну и язык… с вожжину длиной! – Пантелей Прокофьевич сокрушенно плюнул и так погнал лошадей, словно намеревался раздавить самое Анютку.

Уже проехав квартал, он не без боязни оглянулся:

– Плюется и костерит почем зря!.. Ишь ты, вражина… Чтоб ты лопнула поперек, чертяка толстая! – с вожделением сказал он. – Тебя бы вместе с твоим поросем стоптать. Попадись вот такой хлюстанке на язык – одни мослы останутся.

Или момент, когда Петро Мелехов примерял дамское нижнее бельё (далее прямой текст):

“Тогда же в отбитом поезде захватил он корзину с дамским бельем. Послал ее с отцом, приезжавшим на фронт. И Дарья, на великую зависть Наталье и Дуняшке, защеголяла в невиданном досель белье. Тончайшее заграничное полотно было белее снега, шелком на каждой штучке были вышиты герб и инициалы. Кружева на панталонах вздымались пышнее пены на Дону. Дарья в первую ночь по приезде мужа легла спать в панталонах. Петро, перед тем как гасить огонь, снисходительно ухмыльнулся:

— Мущинские исподники подцепила и носишь?

— В них теплее и красивше, — мечтательно ответила Дарья. — Да их и не поймешь: кабы они мущинские — были б длиннее. И кружева... На что они вашему брату?

— Должно, благородного звания мущины с кружевами носют. Да мне-то что?

Носи, — сонно почесываясь, ответил Петро.

Вопрос этот его не особенно интересовал. Но в последующие дни ложился он рядом с женой, уже с опаской отодвигаясь, с невольным почтением и беспокойством глядя на кружева, боясь малейше коснуться их и испытывая некоторое отчуждение от Дарьи. К белью он так и не привык. На третью ночь, озлившись, решительно потребовал:

— Скидай к черту штаны свои! Негоже их бабе носить, и они вовсе не бабские. Лежишь, как барыня! Ажник какая-то чужая в них!

Утром встал он раньше Дарьи. Покашливая и хмурясь, попробовал примерить панталоны на себя. Долго и настороженно глядел на завязки, на кружева и на свои голые, ниже колен волосатые ноги. Повернулся и, нечаянно увидел в зеркале свое отображение с пышными складками назади, плюнул, чертыхнулся, медведем полез из широчайших штанин. Большим пальцем ноги зацепился в кружевах, чуть не упал на сундук и, уже разъярясь всерьез, разорвал завязки, выбрался на волю. Дарья сонно спросила:

— Ты чего? Петро обиженно промолчал, сопя и часто поплевывая. А панталоны, которые неизвестно на какой пол шились, Дарья в тот же день, вздыхая, сложила в сундук (там лежало еще немало вещей, которым никто из баб не мог найти применения). Сложные вещи эти должны были впоследствии перешить на лифчики. Вот юбки Дарья использовала; были они неведомо для чего коротки, но хитрая владелица надставила сверху так, чтобы нижняя юбка была длиннее длинной верхней, чтобы виднелись на полчетверти кружева. И пошла Дарья щеголять, заметать голландским кружевом земляной пол”.

Хотя, конечно, очень жаль было, когда почти все главные (и не очень) герои романа погибли. Почти все казаки. Да и Григорий, толку что он вернулся в родное село ? Он то с бандитами был и как ни крути попадает в число врагов Советской власти. И хоть роман заканчивается его возвращением в родное село, но что дальше ? Он хочет спокойной жизни, может сыну её посвятить, на земле жить и работать. Но дадут ему ? Хотелось бы верить, но… Мишка Кошевой, хоть и женат на сестре Григория, но жизни ему не даст это как пить дать.

А вот судьбы Митьки Коршунова да того же Степана Астахова так и остаются за кадром. Что с ними стало и где они ?

Очень понравилась глава, в которой Гришка с другими казаками-офицерами подзабыл уже в каком городе (может Новороссийск ?) собирались отправиться в эммиграцию. Гуляли в городе – ещё был момент, когда один из друзей Мелехова выпил касторки по-моему (он думал это очень дорогое и редкостное спиртное, раз доктора его прячут). И далее – всеобщий хохот. Но в эммиграцию Гришка так и не отправился. Один его товарищ предложил, давай, как раньше, в эскадроне, развернёмся и на красных, мол на миру и смерть красна. Вспомнились сразу как-то строчки песни “Поручик”:

…Поручик Голицын, а может, вернемся,

Зачем нам, поручик, чужая земля ?