Heinrich von

Одно из типичных для романтизма повествований о человеке, в своём маниакальном стремлении улучшить мир терпящем тяжёлое поражение, моральное падение и разрыв с обществом, но при этом сохраняющем человечность, совесть, светлый и героический потенциал.

Если Гёльдерлинов Эмпедокл от великой любви к миру решает, что ему дана власть над богами, то клейстовский Кольхаас от любви к справедливости решает, что ему дана власть над человеческими жизнями. Обоих любовь и гордыня ведут к страшному концу, но если греческий философ у Гёльдерлина раскаивается в своём грехе и выходит победителем, добровольно принося самого себя в жертву богам, которых оскорбил, то гордыня Михаэля Кольхааса сопровождает его даже на эшафоте. Это всё та же романтическая трагедия человека, вообразившего себя сверхчеловеком, но переосмысленная по-клейстовски, со всей присущей этому мастеру сдержанностью авторских суждений и нарастающим драматизмом событий.

Клейст помещает своего героя не в героическое прошлое, а в совсем недавнюю для него эпоху, не в идеализированную Италию или Грецию, а в родную ему Германию; его герой - всего-навсего торговец лошадьми, и пафос его борьбы вырастает из обыденных событий - вот у него украли двух коней, вот ему нахамил заносчивый дворянин, вот избили его конюха, вот по глупой неосторожности погибла его жена (фактически, Лизбет погибла, потворствуя упрямству мужа). В погоне за справедливостью Кольхаас не поднимает героическое восстание, он сначала пускается в судебные дрязги, а затем начинает заниматься тем, что сейчас мы назвали бы терроризмом, не жалея женщин и детей. Его идеалом остаётся справедливый мир, но сам он теряет всякое чувство меры и справедливости.

Но становится ли Кольхаас в своей гордыне окончательно дурным и злым человеком? Нет, мы видим это из небольших штрихов, которыми Клейст показывает нам, что даже в такой безвыходной ситуации остаётся надежда. Кольхаас-старший умирает под мечом палача: его судьба решена, своими преступлениями он не оставил себе шанса на спасение. Но сразу же после казни курфюрст посвящает его сыновей в рыцари: значит, всё то лучшее, что было в их отце, то благородное чувство, которое руководило им, не осталось незамеченным, хотя и было настолько извращено им самим.

Особое место занимает здесь и мистический мотив. Он может показаться наивным, но это не совсем так. Не стоит рассматривать клейстовскую мистику буквально. Как и в случае с ведьмой из "Семейства Шроффенштейн", это не какая-то магия, в существовании которой автор убеждает читателя, а символический, многослойный образ. Ключ к пониманию этой сюжетной линии - слияние образа цыганки с образом покойной жены Кольхааса. Это символ настоящей, преданной и понимающей любви, которая незримо заботилась о герое на всём его жизненном пути и могла бы решить его участь иначе, но не была никогда им понята или принята.