Зарубежная классика

Книгой февраля у меня были «Пьер, или Двусмысленности». Очень странный роман, «Пола X» вызвала у меня в свое время более однозначные впечатления. А тут и в самом деле: двусмысленность как она есть.

Самое главное: чтобы дождаться начала развития сюжета, придется продраться сквозь половину книги. Она, эта первая ее половина, посвящена праздному существованию Пьера в своем поместье, его грезам, отношениям с матерью и девушкой Люси. Читателю сего остается восхищаться только красотой слога автора, да находить утешение в едкой иронии, с которой тот описывает помещичий быт, ибо в этой части романа ничего не происходит от слова «совсем». Так что момент, когда главный герой, наконец, стряхивает с себя оковы этого мнимого благополучия, хочется встретить чуть ли не аплодисментами. А что дальше? Ну а дальше все, наконец, начнется — столкновение Пьера с реальным миром и его спуск в персональный ад.

Но и тот невозможно оценить однозначно, как невозможно разделить главного героя и самого писателя. Большая часть романа посвящена не тому, что вовне, а тому, что внутри Пьера, и едва ли вырывается за пределы его головы. Так что здесь свершается очень многое, но в то же время — ничего значительного. Вот запутанные отношения Пьера с женщинами — Пьер и мать, Пьер и Люси, Пьер и таинственная Изабелл, Пьер и служанка; наличествует упоминание и о страсти к объекту своего пола. Пьер как бы встраивает себя в отношения и пробует всевозможные комбинации — а как будет так? А так? Точно пытается таким образом себя обресть. Но постоянно сомневается — мысли хаотичны, люди появляются и исчезают из жизни, душа мечется, и каждое действие порождает другие, превращая жизнь в абсурд. Надо всем этим — тщетные попытки главного героя написать Настоящий Роман, но и здесь двусмысленность: где пролегает грань между графоманией и подлинным писательским мастерством, искусством и потаканием дурновкусию толпы? Тут-то и закрадывается непрошеная мысль: что, если «Пьер, или Двусмысленности» — столь же нелепый графоманский опус, сколь и писульки Пьера; попытка усидеть на многих стульях сразу: поправить финансовое положение, не поступившись принципами, и, прикрываясь «высоким штилем» из аллюзий на античную и современную американскую мифологии, штампов готической литературы и рассуждений квазифилософского характера, накатать уйму страниц «ни о чем»?

Двусмысленности, отражения — но, в сущности, что же постоянного в этой книге, кроме циничного отражения действительности? Может, от этого и стоит отталкиваться при рассмотрении? И в таком случае, «Пьер» — не что иное, как издевательская сатира на жизнь, неразрывно заплетенная с хроникой прогрессирующей мизантропии?

Мелвилл гениален в том плане, что опередил свое время. В двадцатом столетии он бы однозначно обрел себя в среде экзистенциалистов. И тогда, быть может, роман у него получился бы более складным. А так он оставляет, скорее, впечатление причудливой завитушки, которую можно читать, как угодно, но которая всегда будет оставаться при этом «вещью в себе».