Современная проза

Ставший бестселлером в Латвии и отмеченный престижной российской Царскосельской премией роман «Горлица» – странная птица. Вроде голубка, но не простая, а лесная. Неприручённая. Для дебютного текста более чем замечательно. Автор, по основному занятию художник-мозаичист, вроде бы приучен к тщательной отделке сложносоставных поверхностей. Поэтому первое ожидание – к языковой отделке. Тут в самом первом приближении получается повесть о первой любви из журнала «Юность» 1970-х – начала 1980-х. Только эротики побольше. И эмоциональный зашкал в финале. И первая странность: при доминирующем мачистском дискурсе нарочитое напоминание о Графине Рудольштадт – раннефеминистском романе и персонаже Жорж Санд. Готическая площадка для разжигания подземного тлеющего огня грядущей сексуальной революции. И много других странностей, через которые можно попытаться разъяснить эту сову. То есть горлицу.

Эпиграф «от Иоанна», цитата из Евгения Головина в первом абзаце и название пятой главы (про баню) «Атанор». Алхимический инструмент и герметическая школа, работающая на раскрытие внутреннего потенциала. Выходит, при фабуле love story сокровенный авторский сюжет – инициация. Когда и баня, и дедушка Харрис, армейские подруги да и так и не названная по имени «моя девочка» – не те, чем и кем прописаны в фабульном плане. Совы не то, чем кажутся.

При таком прочтении выходит метафизический роман-инициация.

Главный герой по прозвищу Серый волк, он же Иван-царевич, вступает на путь, сжигает низы, освобождается от уз материи и, очищенный, обретает душу (свою девочку). В продолжение возгонки – армейский этап. Изнурение службой, соблазнение вакханками, разговоры с мудрым Хароном (старлеем Алёхиным). В финале гибнет девочка-душа. Инициация совершилась – героя «не стало». Добро пожаловать в реальный мир. Ведь не было сказано, что не умрёт. Просто, если захочется Иисусу (от Иоанна 21:23), то пребудет, но вовсе не обязательно.

На то же намекает рассказ Хорхе Луиса Борхеса «Приближение к Альмутасиму», явно не случайно упомянутый в «Горлице». Герой-студент, оказавшись в компании подонков, вдруг «замечает какое-то смягчение подлости… Как будто в наш разговор вмешался собеседник с более сложным сознанием. Студент понимает, что негодяй, с ним разговаривающий, не способен на такой внезапный взлет; отсюда он заключает, что в том отразился дух какого-то друга или друга друга друга. Размышляя над этим вопросом, студент приходит к мистическому убеждению: „Где-то на земле есть человек, от которого этот свет исходит; где-то на земле есть человек, тождественный этому свету“. И студент решает посвятить свою жизнь поискам его». Внутри слёзной мелодрамы выстраиваются ступени райской лествицы.

Ещё один недопроявленный план – время, дух эпохи. Из опасения, как бы героя не послали выполнять интернациональный долг в Афганистан, можно заключить, что на дворе исход советской власти. Не есть ли гибель девочки-души – величайшая геополитическая катастрофа и инициация для индивидов, после которой слишком многим не жить, а изживать? Присутствие данного нарратива делает роман тончайшим реквиемом по почившему в бозе СССР.

Так всегда со сложными, многослойными текстами, когда о подлинных намерениях автора остаётся догадываться, или расспрашивать на встречах с читателями. Структура фабульного текста за счёт высочайшего эмоционального градуса способна вывести читателя в его собственный атанор, наставить на путь к скрижалям духовным. Другой вопрос, достаточно ли проработана мозаика, чтобы в Кавалере золотой звезды (из головинского «Шелкового безумия») разглядеть то многое, что если писать о нём подробно, то и самому сотворённому миру не вместить написанных книг (21:25).