Классика

Постижение правды есть высочайшая цель человеческой жизни, и на пути к ней человек создает, не может не создать ту правду, которая станет его лестницей, его путеводной звездой к высшему свету и созидающему разуму.
Во общем-то книга именно об этом. И как ни крути, она гораздо правдивее современной литературы про героев-милиционеров, которые сталкиваются исключительно с воплощением большого зла, смело уничтожают его, и в конце, слегка оцарапанные шальной пулей, обнимают спасенную женщину.
А здесь все не так. Сошнин - он и не героичен вовсе, ибо все зло, с которым он сталкивается - пьянь и бытовуха, а то и бытовуха по пьяни. Стрельба в романе встречается только однажды, да и то, получив при этом первую тяжелую травму, Сошнину приходится объясняться за убийство преступника-лихача, задавившего нескольких человек. Бороться с бандитами тоже иногда приходится простым методом - башкой о батарею, да так и оставить. Женщина - его жена - все-таки возвращается к нему, тем роман и заканчивается, но мы то понимаем, что с такой полустервой, как она, семейные неурядица только продолжатся, даже если Леонид пойдет на компромиссы.
Такая вот у него жизнь. Он печален, ибо уйдя из милиции, еще больше сталкивается с бытом.

Но не это, не это главное, главное - как быть да жить среди народа, который делился долгое время на преступный мир и непреступный мир. Преступный, он все же привычен и однолик, а этот?

И от безысходности, постигшей его еще на сужбе, Леонид печален. По русски его печаль называется хандра, по-научному - депресняк. Когда, как не в депрессии искать причину, откуда же происходит зло, что его порождает? Хотя Сошнин сам понимает, что

Ницше и Достоевский почти достали до гнилой утробы человечишки, до того места, где преет, зреет, набирается вони и отращивает клыки спрятавшийся под покровом тонкой человеческой кожи и модных одежд самый жуткий, сам себя пожирающий зверь. А на Руси Великой зверь в человеческом облике бывает не просто зверем, но звериной, и рождается он чаще всего покорностью, безответственностью, безалаберностью, желанием избранных, точнее, самих себя зачисливших в избранные, жить лучше, сытей ближних своих, выделиться среди них, выщелкнуться, но чаще всего -- жить, будто вниз по речке плыть.

Но ему нужен все-таки более обстоятельный ответ. Более глубокий. Он копается в народном менталитете. А покопать есть где, поскольку народ сердоболен и жесток одновременно и до крайности.

Может быть, объяснит он в конце концов хотя бы самому себе: отчего русские люди извечно жалостливы к арестантам и зачастую равнодушны к себе, к соседу -- инвалиду войны и труда? Готовы последний кусок отдать осужденному, костолому и кровопускателю, отобрать у милиции злостного, только что бушевавшего хулигана, коему заломили руки, и ненавидеть соквартиранта за то, что он забывает выключить свет в туалете, дойти в битве за свет до той степени неприязни, что могут не подать воды больному, не торкнуться в его комнату... Вольно, куражливо, удобно живется преступнику средь такого добросердечного народа, и давно ему так в России живется.

И понимает он, что служил-служил, а ничего не изменил. И не изменится при таком раскладе никогда. Вот и еще одна проблема, поднятая романом.

Ты, если даже в милиции служишь, весь правилами и параграфами опутан, на пуговицы застегнут, стянут, ограничен в действиях. Руку к козырьку: "Прошу вас! Ваши документы". Он на тебя поток блевотины или нож из-за пазухи -- для него ни норм, ни морали: он сам себе подарил свободу действий, сам себе мораль состроил и даже про себя хвастливо-слезливые песни сочинил: "О-пя-ать по пя-а-а-атни- цам па-айдут свида-а-ания, тюрь-ма Таганская -- р-ря-адимай до-о-о-ом..."

По прочтении этой книги у меня остался только один вопрос. Все эти приведенные преступления, ужасающие в своей бытовой правде - Астафьев сам выдумал, или взял из милицейских сводок? И если второе, то как же жить страшно становится...

PS

Против других веселящихся отрядов, скажем, металлургов или шахтеров, железнодорожники, издавна знающие высокую себе цену, вели себя степенней, гуляли семейно, если кто задирался из захожих, помогали его угомонить и спрятать от милиции, чтоб не увезли в вытрезвитель.

Мне, железнодорожнику, читать эту книгу было вдвойне приятно. Потому что действие там происходит в железнодорожном районе, среди железнодорожников. И даже больница - тоже от железной дороги.