Исторические приключения

Роману "Айвенго" предшествует нескромных размеров вступительная статья об истории, выборе предмета романа, названиях и прочем. В этом прочем заключена любопытная мысль, которая для писателя и внимательного читателя, вероятно, лежит на поверхности, но мне никогда не приходила в голову для серьезного обдумывания.

Для того чтобы пробудить в читателе хоть некоторый интерес, необходимо изложить избранную Вами тему языком и в манере той эпохи, в какую Вы живете.

Если вооружиться этой фразой, роман раскрывается совсем с другой стороны, то есть не только как исторический приключенческий роман - именно таким он виделся до прочтения, причем все это время я упорно верила, что уже его читала, а на самом деле явно путала с какой-то другой книгой. Итак, приложив совсем немного усилий, можно с помощью воображения уйти в "Айвенго" не только скоттовский, но и немного подчищенный от налета раннего девятнадцатого века. В "Столпах Земли", например, про все мерзости, интриги и преступления откровенно рассказано. В "Айвенго" можно дать волю воображению - и подозрениям. Поэтому я скорее рада, что добралась до "Айвенго" не в школе, а сейчас - тогда кроме приключений храброго рыцаря я бы мало что увидела.

Хотя стоп. Айвенго на протяжении всей книги в общем полтора раза дерется, а остальное время отлеживается. На его стороне и против выступают самые разные персонажи, которые и вызывают эмоциональный отклик. Не буду, наверное, оригинальной, если скажу, что мою симпатию вызвала не треска холодная леди Ровена (вспоминается Бернард Блэк с его 'Roweeeeeena!'), а сильная Ревекка. Другие персонажи ей под стать - у всех кроме положительных черт характера есть и отрицательные; самые благородные персонажи не лишены страстей и некоторых заблуждений - Скотт умудрился даже Ричарда Львиное Сердце вон приложить, что говорить об остальных. Большинство отрицательных персонажей, впрочем, отрицательны в основном за счет того, что идут по ясно видной дорожке своего класса и времени. Среди них особняком стоит Бриан де Буагильбер, запомнившийся наравне с Ревеккой, но чтобы проникнуться его трагичностью как следует, нужно, конечно, читать, а я его уже заношу в отдельный список.